Глава 5. Царица Мёртвых
Золото пробуют огнём,
женщину – золотом,
а мужчину – женщиной.
Луций Сенека
После смерти Дюши бессонница Разоева вышла на новый уровень. Он практически не выходил из своей комнатки в Люберцах. Деньги закончились еще в прошлый понедельник, а он так и не нашел работу. Еще на неделю должно было хватить тех денег, что он потратил на поросятину, но Разоев не мог даже помыслить о том, чтобы заявиться с этим к родным Дюши. «Помните заключение было — потерял управление от неисправного дифференциала? Так это я ему этот дифференциал и принес! И он мне еще денег за него должен, кстати, с вас 10 тысяч!» Она выносит деньги, все целуются, занавес.
Похороны пристрастили Разоева к алкоголю. Но манила его не водка с салом и чёрным хлебом, а заунывная, тянущаяся, густая атмосфера смерти, витавшая над толпами соболезнующих, столами и тихой землёй. Он хотел снова и снова чувствовать этот эфир, вдыхать его полной грудью и проникаться освобождением от смертных дел, которое испытывало тело покойного. Но одной атмосферой сыт не будешь.
Пара голодных дней ушла на то, чтобы завести знакомство с нужными людьми в Митинском крематории. Сложнее всего было выяснить, кто где работает — сотрудники разумно не распространялись о работе в социальных сетях. Наконец, брешь в круговой обороне удалось отыскать — слабым местом оказались геометки на фото в инстаграме.
Применив свой опыт риэлтора и переговорщика он познакомился с «шашлычником» Валерием Георгиевичем — машинистом ритуального оборудования. Тот спустя пару возлиятельных вечеров рассказал, что встречается с медсестрой, забирающей на скорой покойников из домов, а все втроем с водителем они сидели в милом телеграм-чате «Митинские ангелочки», где перетирали превратности профессии, шутили и заодно обсуждали причудливые колумбарии небедных и отмучившихся москвичей.
Несмотря на то, что с 85 года в крематории много что изменилось, желание пораньше уйти домой осталось прежним. Оно же вытолкнуло на обочину громоздкие распоряжения по почте, да и 30 кремаций в день — это вовсе не так уж много. С бумагами всё было строго, но их оформляли задним числом, а основные распоряжения сотрудники пересылали друг другу в мессенджерах — так получалось быстрее и начальство это поддерживало. Валерий Георгиевич отправлял подходящие варианты Разоеву. Подходящие — это значит, что на таких похоронах последнего вряд ли бы кто-то приметил. В неделю получалось, что Разоева могли видеть на 6-8 поминках, а погребальный персонал думал, что он вроде мужика-плакальщика и часто просили закурить. Флегматичное лицо Разоева как нельзя лучше отыгрывало такую роль, особенно когда родственники разбирали перед ним на столе всё спиртное и закуску.
Дневное расписание Разоева изменилось и стало напоминать сочинские дни. Утром он отправлялся в город, вместе с похоронными процессиями — часов в 10-12. Чтобы не возникало лишних подозрений, нужно было присутствовать и на самой процедуре кремации. Ритуальных залов было всего три — он побывал во всех. Каждый раз, оказываясь в толпе чужого горя, он застывал взглядом на идеально ровных линях печи, где исчезали уставшие, откоптившие своё люди. Разделенные двойным стеклом от таинства сожжения, Разоев и чужие страдальцы наблюдали с разными лицами. Дети не скрывали любопытства и вставали на цыпочки, чтобы только достать до зрелища очищающего пламени. Правда, самого пламени не было видно — лишь отражались плясавшие тени на стенках и блестящей крышке жерла печи. Мужчины подставляли для рыданий грудь и гладили жён по чёрным платкам, те же лишний раз не показывали красных глаз с потёкшей тушью и попеременно шмыгали.
Валерий Георгиевич без устали и с каменным лицом повторял ежедневные движения, его мощное тело никак не указывало на полувековой возраст. Чёрная форма крематория в моменты напряжения выдавала деревянные бицепсы. Закалённый в боях с жаром печи нос часто отражал пляшущий огонь, а острые глаза и тонкие губы не двигались. Снова и снова он загонял вагонетку с гробом, каждый раз новым, на конвейер по производству праха, чтобы после, когда родственники уйдут, смести в симпатичную кучку расплавленные золотые коронки и протезы. Смешанная с серой костной мукой она выглядела как грязно-жёлтая горошина и мало была похожа на золотую — как по виду, так и по ценности. Постоянные иски от фанатиков, мечтавших уличить крематорий в доходах от многоразовых гробов (Вы сжигаете тела голыми!) или от продажи вещей покойников (Я видела пиджак мужа в комиссионке через улицу!) заставляли Валерия Георгиевича носить эти горошины с собой. Каждый раз он в подтверждение слов директора появлялся из ниоткуда и лёгким движением подкидывал в раскрытые ладони одну горошину, возвращая обезумевшим спорщикам рассудок. Покойничьи горошины действовали, подобно магической пилюле, которую даже не приходилось пить — оказавшись в руках они действовали незамедлительно. «Аскорбинка» — называл их Валерий Георгиевич.
В условиях постоянного пребывания Разоева в гостинной смерти, черное пальто стало для него рабочей формой. Вещи и раньше часто кормили его. Кормил костюм деда Мороза — подрабатывать диджеем на корпоративе было просто, достаточно иметь флешку с музыкой, костюм и деньги на аренду оборудования. Кормил пиджак — втереться в доверие было всегда проще, поправляя выглаженный у себя на животе перламутровый язык, повязанный в виндзор. Но времена менялись. Накладные плечи и целлофановую бороду заменила собственная щетина и красный от водки взгляд, а матерчатый костюм — толстое драповое пальто в пол. В нём он легко смешивался и ехал на кладбища, иногда на такси, если родственникам не заказывали автобусов. Там он научился непроницаемо смотреть в землю, пока все были заняты судорожными рыданиями. Он скорбел вместе со всеми и ни у кого не возникало подозрений. Когда спрашивали, он называл себя другом погибшего по работе. Разоев не врал в одном: скорбь и правда была его — слишком личная, злая и глубокая. Та выходила наружу яростными толчками, окружающие принимали их за беззвучные рыдания и изредка похлопывали по плечу. Скорбь сжигала все калории, что удавалось нагнать водкой и блинами — домой он приходил снова голодным и без сил мгновенно отключался.
Однажды его-таки поймали на одном из таких кладбищенских «афтепати». Разоев пренебрег правилом «никогда не смотреть близким родственникам в глаза» и тут же поплатился.
— А вы как сюда попали, — спросил единственный мужик, который не содрогался от рыданий и вообще не выражал никаких эмоций — только его кавказские брови угрожающе нависали подобно водостокам.
— Я друг Павла Васильевича, по работе. — Разоев отвлёкся от блинов, водка играла в крови и придавала уверенности словам.
— Лжёте. Вы только что поздоровались с собутылниками — это могильщикам от него досталось. Те стояли в стороне и уже чуяли, что их обсуждают.
— Мне что, уже нельзя общаться с ребятами?
— Покойного зовут не Павел Васильевич. Убирайтесь и не позорьтесь. Пока я не вышвырнул вас при ваших же, мы не нуждаемся в плакальщиках за еду.
Разоев деланно посмеялся, улыбнулся и глянул на могильщиков — те как раз наблюдали за происходившим. Почему-то действительно стало перед ними стыдно и Разоев с едкой насмешкой на губах обернулся:
— Мои соболезнования — он протянул мятую визитку кулинарных мастер-классов с почерком Регины, — блины ваша готовить совсем не умеет.
Взгляд на визитку, на Разоева и кровь со всего организма кавказца оказалась под кожей лица, готовая выплеснуться в наглеца сквозь белки огромных глаз.
— Да ты охуел сук- иииииииии — фраза оказалась разорвана странным чваком в правом ухе, тут же обернувшимся писком. Разоев раньше никогда не дрался — верил, что всё можно решить переговорами. Вместе с ухом звонко лопнула и та скрепа веры, которую он бережно пронёс через все школьные годы издевательств над пухлым и обидчивым мальчиком. Разоев пытался удержать равновесие, лёжа на боку в земле — да что же это такое, опять тянет к старушке, знак — не иначе.
Удар у кваказца оказался поставленным: Разоев беспомощно вращал зрачками и даже оставил попытки унять кровоточащее ухо. На задворках сознание кричало, что пора прятать лицо, ведь на встречу с ним спешат не менее кавказские ботинки из грубой и качественной кожи. Но сил на это у Разоева не осталось, они вдруг все улетучились, наверное, через рассеченное ухо. Из травы были видны могильщики, которые теперь выглядели значительно крупнее и любопытно затягивались. Когда писк стал сходить на нет, в сознание Разоева начали просачиваться крики кавказца, который вопреки ожиданиям почему-то не торопился бить его. Он не без труда рассмотрел происходящее.
На пути у кавказца стояла женщина, очень стройная и до нервного высокая. Платье не по погоде рисовало фигуру, которая обычно не свойственна женщинам её возраста. Хотя какого к чёрту возраста, Разоев даже лица её не мог разглядеть. Только слышал стеклянный, даже прозрачный, но такой жёсткий голос, который мгновенно отправил его блуждать за грань сознания под звуки медицинского экипажа.
Спасибо, что дочитали этот отрывок. Книга всё ещё находится в работе и обязательно увидит свет, надеюсь, до 2021 года.
Если вам понравилось, подписывайтесь на канал в Телеграме. Там я пишу чаще, а избранное дублирую сюда. Да и в инсту пощу бывает.
